Геннадий Николаевич Марков родился в 1968 году в Москве, в семье с глубокими ромскими корнями. Его дед, Алексей, жил с большой семьей неподалёку от ВДНХ, в одном из тех московских районов, где в довоенное и послевоенное время компактно проживали цыганские общины. Начало Великой Отечественной войны дед встретил взрослым мужчиной — ему было около тридцати лет. На фронт его не взяли: остался в тылу, но его роль оказалась не менее важной, чем роль тех, кто воевал.

Алексей владел кузницей — профессией, традиционно уважаемой среди ромов-калдераров. Благодаря умениям и контактам он обеспечивал едой не только свою семью, но и помогал соседям. В труднейшие годы блокады и мобилизаций, когда москвичи стояли в очередях за хлебом и мерзли в неотапливаемых комнатах, дед Геннадия снабжал улицу — чем мог. За это его уважали. «Его на нашей улице называли Бароном. Цыганским Бароном. Он кормил людей. За это его и запомнили», — говорит Геннадий.

Хотя официально Алексей не участвовал в боях, он работал на оборону: «Что-то точил, пилил, помогал фронту, как мог. Всё, что мог — делал». Такие истории подтверждают малоизвестный, но важный вклад ромов, оставшихся в тылу, в общее дело Победы. Их труд не всегда попадал в архивы, но без них не выстоял бы и фронт.

Параллельно в семейной памяти осталась история, связанная с другим ромом — Николаем Климашенко, цыганом с Украины. Его, как и тысячи других, в годы немецкой оккупации отправляли на принудительные работы в Германию. Это была часть широкой программы, известной как Ostarbeiter — принудительный труд восточных народов на территории Третьего рейха. С 1942 года таких людей вывозили эшелонами из городов и деревень Украины, Беларуси, России. Среди них были и ромы, которых нацисты часто даже не успевали депортировать в лагеря: их использовали для тяжёлой физической работы — на стройках, в шахтах, на заводах.

Сестра Николая, догадываясь, что брата ждет каторга, пошла на отчаянный шаг. Она специально поила его крепким чаем и не кормила в дороге, чтобы у него пожелтела кожа и проявились симптомы болезни. Это была распространённая стратегия обмана немецких врачей: признаки желтухи (болезнь Боткина) вызывали у нацистов опасения заразности, и таких людей нередко отбраковывали. Так и случилось с Николаем — в Германии, увидев его жёлтые глаза и лицо, его признали непригодным к работе и отправили обратно. Вернувшись, он вскоре добровольцем ушёл на фронт и прошёл всю войну до Победы. «Он сражался с начала до конца. Был ранен, но выжил. С медалями пришёл», — говорит Геннадий.

Эта история — редкий пример успешного спасения из машин массовой эксплуатации и насилия, которой была система нацистского принудительного труда.

По материнской линии Геннадий знает меньше, но по его словам, семья с той стороны тоже пережила войну тяжело: «Они уезжали в Польшу, потом вернулись. Кто-то был на фронте. Историй меньше, но точно знаю — они тоже прошли своё».

Геннадий подчёркивает, что рассказы о той войне часто не были официально задокументированы: «Мой дед говорил: если бы Германия победила, мы бы все стали рабами. Цыгане, русские, все. Это была бы каторга, не жизнь». Его слова перекликаются с известными планами нацистской Германии, озвученными в «Генеральном плане Ост», согласно которому славяне, евреи и ромы должны были быть или уничтожены, или обращены в бесправных рабов.

Он с горечью вспоминает рассказы старших, в которых упоминалось: «Нас не считали за людей. Не с уважением относились. Как к евреям — так и к цыганам. Даже хуже». Эти слова подтверждаются и исследованиями: согласно историкам, в оккупированной Украине нацисты и их пособники уничтожили не менее 20 тысяч ромов. Их расстреливали без суда и следствия, часто только за внешний вид.

Заканчивая рассказ, Геннадий повторяет: чтобы помнить, надо искать стариков. «Мне под 60, но есть постарше. Они знают больше. Надо спешить — иначе многое уйдёт с ними». Его свидетельство — ещё одно напоминание, что история геноцида ромов не закончена, пока мы не соберём её по крупицам из таких вот рассказов, в которых за каждым словом — спасённая жизнь и утраченная судьба.