Лотти Владимирович Михайлов родился в 1955 году и, как представитель второго поколения после войны, не был её непосредственным свидетелем. Но память о Великой Отечественной войне — неотъемлемая часть его жизни. Она передавалась ему в рассказах старших — родителей, бабушки, дедушки, дяди. Эти воспоминания были не абстрактными, а личными, пронзительными, семейными.

«Мы часто собирались всей семьей, — вспоминает он. — Я был тогда ещё мальчишкой. Взрослые начинали говорить о войне — не по книжкам, а о своём. Помню, как говорили: одна пара обуви была на всех детей, а детей в семье семь человек. Не было еды, не было лекарств. А зима стояла страшная, морозная. Болели, умирали. И всё это — без мужчин, которых забрали на фронт».

Его семья жила в Москве, на улице Останкинской. Начало войны застало их там. Сразу после первых бомбёжек в столице, в июле 1941 года, началась спешная эвакуация. «Наших — женщин, детей, стариков — грузили в товарные вагоны и отправляли на восток, в Сибирь, — рассказывает Лотти. — Поезда бомбили, люди погибали в дороге. Условия были страшные — холод, голод, теснота».

Мужчин, в том числе деда Лотти — Савелия, отправили на фронт. «Дедушка долго не воевал. Через полгода его признали пропавшим без вести. Больше о нём никто ничего не слышал. Его судьба — до сих пор неизвестна», — говорит он. Таких судеб в стране после войны были десятки тысяч.

Отец Лотти, Владимир, на фронт попал, по его словам, «почти случайно»: за подростковую драку в клубе он получил 15 суток, и оттуда же его мобилизовали. Это случилось летом 1941 года, в первые недели войны, когда на фронт забирали всех, кто был способен держать оружие. Ему не было даже 18 лет.

«Он был контужен, — рассказывает Лотти. — Вернулся с войны глуховатый, лечился всю жизнь. В 60-х годах делали операцию на уши, последствия остались. Но, несмотря на всё, он нас всех поставил на ноги, до 85 лет дожил».

В семье помнят и о другом родственнике — по прозвищу Чёмпус. Он дошёл до Берлина. Получил тяжёлые ранения, хранил в теле осколки, которые врачи так и не решились удалить. «Он воевал по-настоящему. У него были медали, и его вспоминали всегда с гордостью», — говорит Лотти.

Мирная жизнь в послевоенное время тоже не была лёгкой. Семья жила в Тульской области, в цыганском посёлке из 30–40 семей. Электричества не было, воду носили ведрами. «О том, что у нас будет свой дом, газ, асфальт у ворот — мы даже мечтать не могли. Я тогда не верил, что будут телефоны, навигаторы, интернет. Сейчас дети учатся, у нас всё есть. Это кажется сказкой», — говорит он.

История Лотти — часть общей памяти о том, как геноцид цыганского народа затронул не только тех, кто погиб, но и выживших, их детей и внуков. «Они не могли забыть ужасов войны. Сколько людей они потеряли… Это не то, что можно забыть», — говорит он. Он подчёркивает: «Цыгане, как и евреи, подвергались целенаправленному истреблению. Их расстреливали, сжигали, травили. Об этом мало кто знает — но это было. Это наша правда».